#текст
Полуденный час.
Человек идёт по скудной земле под лучами палящего солнца. Он смотрит вдаль и лицо его овевает сухой и колючий пустынный ветер. Мимо него проносится время и проходят люди: погонщики волов и путешественники, купцы и нищие бродяги. Время умывает его лицо и оставляет на нём морщины, прочерчивает борозды памяти в его уме и душе. И день ото дня он возделывает свою пустынную землю и воздевает в молчании сердца свои худые жилистые руки к пустому синему небу. И ничего не происходит. Только тёплый воздух поднимается от растрескавшейся земли, да небесная твердь ширится и сияет над головой. Когда же он вернётся в дом свой, то он смочит полотенце водой и протрёт лицо своё от земляной пыли и в тишине отойдёт ко сну. И начнётся новый день, который сулит новый труд. Можно ли что-то сказать об этом? Нет. Хотя кажется что-то и написано здесь. Есть ли здесь что-то правильное? Нет. Здесь явно что-то не так. Здесь только тишина, вечность и кротость… да даже и их нет. И они трескаются и крошатся как сухая пустынная земля, и их не щадит ветер-разбойник. Но что-то остаётся. И день возвращается вновь и вновь. А затем вдруг почему-то всё становится другим. Гремит гром, набегают черные тучи и ветер сильно качает стены и крышу. Становится ли? Почему-то пространство смещается немного в сторону. Смещается ли? Или это зелёные всходы начинают прорастать из плохой почвы, зеленеют ковром, собирающим по утрам пьянящую росу. Или звёзды начинают сиять с дневного неба, даря невыносимую интенсивность жизни, которая пронизывает с ног до головы радостью, льющейся из глаз слезами. Или внезапно вдруг оказывается, что ты уже не там, где был вчера. Почему-то всё стало немного иным, всё стало чуть иначе, что-то сдвинулось и повернулось. Но легче отдать время своей жизни, чем... что? Чем открыть глаза свои, повернуть лицо своё навстречу чуду, растоптать гордыню. Блез Паскаль писал, что люди развлекают себя играми, заботами и светским общением, чтобы не думать о смерти и о пустоте существования. Но я бы сказал, что здесь действует двойное забвение, а также, что иногда это не пустотота, а что-то ИНОЕ. Сложно даже увидеть невыносимость мысли о приторной и болезненной сладости пряток от тихой силы иного. Почему-то невыносимо и страшно не просто встречать иное, но даже задумываться о том, чтобы избегать его. Всё скрывается само собой, размазывается по пустынной земле тонким слоем, как масло по куску хлеба.
стоп... как-то пафосно больно получилось. А значит как-то неправдиво и нечисто, а значит всё иначе.